Чародейский рок. Чародей и сын - Страница 125

125

— Ты, Нейл Агинсон! — прокричала монахиня. — Думаешь, я не видела, с какой ненавистью ты глядишь в спину Томасу? И не пялься на меня так, а улыбайся, а не то я тебя знаешь как отколочу?

Юноша продолжал смотреть на нее, мстительно прищурившись.

Монахиня постарше встала рядом с напарницей.

— Подумай о своем отце, Нейл Агинсон. Подумай о том, что он должен платить церкви десятину, а также о том, что ему, быть может, придется платить вдвое больше. Итак, пусть любовь наполнит твое сердце. Улыбнись.

Юноша густо покраснел и не без труда растянул губы в деланной улыбке.

— Думай о любви и старайся улыбаться лучше, — сказала монахиня помоложе, глядя на парня с холодной враждебностью. — Ну да ладно.

Она отвернулась, и как раз в это мгновение изнутри школы донесся странный звук — не то треск, не то шлепок. Обе монахини обернулись и, прищурившись, воззрились на дверь. Из школы вышел Томас. Он придерживал край раскладной школьной доски. На щеке у него полыхала алая отметина — след пощечины. За ним следом вышла Эстер. Она держала доску за другой край и шла, высоко подняв голову и отведя плечи назад, — но и не думала улыбаться.

Монахини придирчиво осмотрели парочку, и та, что была старше, гаркнула:

— Эстер! Не будь такой гордячкой! Помни о том, что смирение — это добродетель, которая украшает каждого из нас.

Эстер опустила глаза.

— Хорошо, сестра, — проговорила она, отвернулась и села на свое место на траве.

Вторая монахиня снова обрушилась на Нейла.

— Изгони ненависть из своего сердца, Нейл Агинсон! Знаю, знаю, что у тебя на уме, но говорю тебе: если ты не сумеешь смириться и наполнить сердце любовью, если не изгонишь из него ненависть, то будешь вечно жариться у сатаны на сковородке!

Нейл потупился, понуро опустил плечи. Казалось, правда, что он просто притворяется послушным.

— Бойся похоти, — строго проговорила старшая монахиня. — Бойся искушений плоти. Я знаю, что у тебя на душе. Я видела, как ты таращишься на Эстер.

Эстер покраснела. Она сидела, наклонив голову над грифельной доской, напряженная, испуганная.

— Очистись от нечестивых помыслов! — продолжала разглагольствовать монахиня, обвиняюще подняв руку — а может, и угрожающе. — Изгони из своего сердца даже следы похотливости, чтобы пламя желаний не ввергло тебя в геенну огненную, где Бог выжигает всю нечистоту из душ смертных — выжигает вечно!

Магнус обратил внимание на то, что чем чаще монахини говорят о вечности, тем больше это слово теряет для него значение. Еще он удивлялся тому, почему ни одна из монахинь ничего не сказала насчет похоти Томасу — или они обе думали, что Эстер влепила парню пощечину за разговорчики?

— Прочти «Богородице Дево, радуйся!» десять раз!

Рука монахини опустилась, будто хлыст. Она грозно наставила на Нейла указательный палец.

Нейл, едва сдерживающий возмущение, склонил голову и зашевелил губами. Монахиня одарила его ледяным взглядом и отвернулась.

Она нарисовала на доске два больших круга и обернулась к ученикам.

— Что это такое? — вопросила она.

Ученики ответили сдавленным хихиканьем.

— Молчать! — Монахиня свирепо уставилась на детей. Она побагровела, возмущенно выпучила глаза. — Что вы себе вообразили? Такие маленькие, а уже такие развращенные! Гарольд! Что я нарисовала?

— Ну… Ну… Два кружка, сестра, — промямлил мальчишка лет восьми.

— Лжешь, мерзавец! — взвизгнула монахиня и с чувством стукнула указкой по грифельной доске, которую держал на коленях малыш. Он успел отдернуть пальцы в последнее мгновение. Монахиня взвыла: — Ах вот как? Вот как? Хочешь избежать наказания, назначенного тебе Богом? Нет, ты не сможешь отвернуться от Божьего наказания, а если будешь пытаться, оно вернется к тебе вдесятеро более суровым! Томас, держи его за руки!

Парень с готовность подскочил к малышу. В уголках его губ пряталась довольная ухмылка, но он сдерживался, хотя глаза выдавали его радость. Монахиня десять раз ударила по пальцам малыша указкой, не обращая внимания на его слезы, и отвернулась.

— Пусть ответит тот, кто вчера внимательно слушал урок. Авила!

— Вче… Вчера, — забормотала девочка, — вы говорили вчера про круги, сестра.

Указка взметнулась и ударила девочку по щеке.

— А о Боге я не говорила, Авила? Я не говорила, что Бог — это нечто целое, самодостаточное? А круг разве не целое — сам по себе? — Она развернулась к доске и ткнула указкой в большой круг. — Это Бог!

Кто-то из учеников приглушенно хохотнул, но перед пристально наблюдавшей за детьми старшей монахиней были серьезные, без тени улыбки лица. Только у некоторых ребят подрагивали плечи.

Вторая монахиня предприняла еще одну попытку.

— Зачем Бог создал нас?

— Для… того, — залепетал какой-то мальчик, — ч-чтобы у него были игрушки и чтобы Он играл в них.

— Что?! Ты думаешь, что Бог-ребенок? Нет, нет! У Него нет времени на игры — и ни за что бы Он не осквернил Небеса смехом и криком. В тебе сидит бес, Рори! Ты будешь исповедоваться и получишь наказание, пока другие будут обедать! Нет, Бог создал нас, чтобы мы любили его и служили ему, чтобы Ему было кого любить — ибо если ты не будешь любить Его, он швырнет тебя в самую глубь геенны огненной! Теобальд!

Десятилетний мальчик испуганно уставился на монахиню.

— Ч‑что, сестра?

— Ты шептался с Харлем!

— Нет, сестра! Я только поглядел на него!

— А он — на тебя, и еще вы долго гримасничали и кривлялись. Это так же гадко, как шептаться, и даже хуже, потому что вы хотите рассмешить других и отвлечь от Слова Божьего! Вы останетесь, когда все пойдут домой, и будете скрести пол в школе! — Она развернулась к доске. Похоже, пыталась успокоиться. — А теперь… Теперь давайте поговорим о милости Божьей. — Она взяла указку и ткнула ею в большой круг. — Это будет Бог Отец. — Затем она нарисовала лучи, исходящие от большого круга. В итоге получилось нечто похожее на солнце. — А это — Святой Дух, проявление любви Бога к нам.

125